Открытие японских учёных

Открытие японских учёных

Материалы и метод. На протяжении десяти лет учёные университета Микадо изучали две группы японцев. В одной были сторонники ЗОЖ и спорта, а в другой ленивые тюфяки, лежащие на диване и смотрящие ТВ с бутылкой пива в руке. Исследовались физические и психические характеристики по ста параметрам. В результате оказалось, что лучшие показатели во второй группе.

Дискуссия. Спортсмены страдали от травм (у боксёров сломаны носы, у борцов уши, у легкоатлетов голеностоп, у любителей бега трусцой венозное расширение вен и т.п.). Все сторонники ЗОЖ были нервными, раздражительными и нетерпимыми. Они были склонны все конфликты решать жёстко, вплоть до драки. Любой пустяк их выводил из себя. Они были постоянными клиентами аналитиков.

Лентяи же были спокойны, уравновешены, терпимы, благодушны. При небольшой склонности к полноте у них практически не было травм. Внешний вид здоровый, кожа розовая и чистая. На лице улыбка. В душе покой.

Выводы. ЗОЖ и спорт вредны для здоровья. Полезна праздность с лежанием на диване, питием пива и просмотром ТВ.

Источник: 医学と健康. 2012, #10, ページ235.

Казнить нельзя помиловать

Quien más quien menos habrá escuchado alguna vez la conocida anécdota. El monarca Carlos V está a punto de firmar una sentencia que dice: «Perdón imposible, que cumpla su condena». Con la pluma en la mano se queda unos instantes pensativo y, en un gesto de magnanimidad regia, firma el documento, no sin antes haber desplazado la coma: «Perdón, imposible que cumpla su condena», dice ahora la sentencia.

Многие не раз слышали известный анекдот. Король Карл Пятый собирается подписать приговор, гласящий: «Казнить, нельзя помиловать». С пером в руке, он задумывается на несколько мгновений и, жестом королевского великодушия, подписывает документ, но сначала перемещает запятую на другое место. «Казнить нельзя, помиловать», так гласит теперь приговор.

Музыкальное соревнование

Бах строго относился к своим ученикам, но хвалил, когда они того заслуживали. Никогда он не выносил суждений о коллегах-музыкантах. Он также не любил слушать рассказов о своих победах над другими музыкантами.

Сохранилась история об одном несостоявшемся музыкальном соревновании. Маршан, придворный органист при дворе в Версале, в 1717 году попал в немилость у своего господина и отправился в Германию. При Дрезденском дворе его элегантная игра понравилась королю, который пообещал ему место. Мысль устроить соревнование между этим французом и Бахом пришла в голову Волюмье, концертмейстеру придворной капеллы. Вероятно, Бах прибыл в Дрезден, чтобы познакомиться с известным музыкантом и у него поучиться. Бах обратился письменно к Маршану, сообщая о своём согласии решить любую поставленную перед ним задачу при условии, что Маршан ответит тем же. Всё общество живо интересовалось предстоящим турниром, имеющим состояться в доме министра графа Флеминга. В назначенный час собрались приглашённые, арбитры и Бах. Маршан заставил себя ждать. Послали за ним. Оказалось, что он рано утром уехал из города на почтовых лошадях. Бах в одиночку порадовал публику своей игрой, приведя всех в восхищение. Интересно, что за своё выступление Бах не получил ни подарка, ни денежного вознаграждения от короля, хотя тот и назначил победителю соревнования сто луидоров, которых Бах так и не получил.

Когда Баха спрашивали, как ему удалось так далеко продвинуться в своём искусстве, он обычно отвечал: «Видимо, я был очень усердным. Кто будет таким же усердным, тот также сумеет столь же далеко продвинуться».

(По А. Швейцеру).

Трудный выбор

Принято считать, что шлем защищает мотоциклиста от травм. На самом деле он не защищает, а только передаёт силу удара на следующий орган, каковым является шея. Поэтому при ударе головой в случае падения с мотоцикла разбивается голова, если нет шлема, или ломается шея, если шлем на голове. Таким образом, мотоциклист должен сделать выбор между черепно-мозговой травмой и переломом шейного отдела позвоночника. В зависимости от того, что ему дороже, он либо надевает шлем (если голова дороже), либо обходится без него (если шея для него важнее).

Тарасово семя

Славно погулял Тарас по мужицким деревням. Какие разграбил, какие запалил. Мужицкое отродье какое в костёр бросил, какое в землю живьём закопал. После знатного обеда, выпив горилки, вышел Тарас на двор, ласково смотря на клонившееся к закату солнышко. В его устах, зажатая между белой кипенью сверкавшими зубами, крепкими, как у молодого волка, дымилась любимая люлька. Во двор въехали козаки, ведя на длинной верёвке пленного красноармейца. Вид у него был далеко не боевой. Козаки раздели его до исподнего, сняли сапоги, наваляли по роже. Под глазом синел, как лазоревый цвет по провесне в степу, желвак с кулак младенца величиной. Тарас подошёл в пленному, презрительно глядя на жалкое подобие воина. Лениво достал из-за голенища сафьяновых расшитых жёлтыми цветами сапог ногайку, размахнулся несильно и врезал пленному по голове. От удара у того свалилась будёновка, обнажив растрёпанную копну волос и огромное родимое пятно на полголовы. Тарас вскрикнул, как подбитый ястреб, отбросил прочь ногайку и кинулся к пареньку. Прижал его к себе, всхлипывая и всё повторяя: «Сынок! Ведь я папка твой! Не узнал, поди?» Пленный прижался к груди Тараса, размазывая по лицу слюни, кровавую юшку, слёзы.

К вечеру во дворе приготовили виселицу. Тарас помог сыну взобраться на табуретку, поправил петлю на шее, чтоб не жала, дал сыну затянуться из своей люльки. Никому не позволил старый козак выбить табуретку из-под родной кровинушки. Сам выбил её, потом отвернулся, смахнул навернувшуюся слезинку и пошёл в курень, широко расставляя кривые ноги и думая тяжёлую думу.

Птичка на окне

Вот

Парижскiя впечатленiя

Парижскiя впечатленiя

Особенною болтливостию отличался нашъ молодой спутникъ, у него по-видимому чесался языкъ уже съ той минуты, какъ сѣли подле него русскiе; онъ былъ въ Россiи и узналъ нась по выговору; впрочемъ у Французовъ удивительное чутье узнавать русскихъ. Онъ тотчасъ же, безъ дальныхъ предисловiй приступилъ къ повѣствованию своей жизни. Въ юности отецъ отдалъ его въ семинарiю; получивъ въ скоромъ времени отвращенiе отъ духовнаго звания, онъ бѣжалъ и опредѣлился юнгой на купеческое судно; морская жизнь точно также не замедлила разочаровать его; онъ рѣшительно не зналъ, куда девать себя, когда случайно встрѣтился съ господиномъ, устроивающимъ Фонари для маяковъ; господинъ ѣхалъ въ Россiю и предложилъ юношѣ ему сопутствовать. Ни господинъ не зналъ юноши, ни юноша господина; оба не имели понятiя о Россiи; тѣмъ не менѣе оба однакожь отправились; они не сомнѣвались вернуться оттуда съ состояниемъ. Но увы! — въ Россiи не встретилось никакой надобности въ маякахъ; господинъ пропалъ безъ вѣсти; юный товарищъ его не упалъ духомъ: онъ принялся за выдѣлку застежекъ и замочковъ для портъ-моне. Такъ провелъ онъ годъ; — c’était, parbleu, une bien pénible année !

Потомъ случай cвелъ его съ помѣщикомъ, который уговорилъ его ѣхать съ нимъ въ Орелъ въ качествѣ гувернера; юноша, конечно, согласился; проведя три года въ деревнѣ, онъ возвращался теперь на родину, сгарая желанiемъ обнять престарѣлыхъ родителей.

— Что жѣ вы потомъ думаете дѣлать? Спросилъ я.

— Ma foi, je n’en sais rien moi même ! Думаю снова отправиться въ Россiю; но уже поѣду теперь въ Сибирь или на Амуръ; мнѣ давно хотелось побывать въ тѣхъ мѣстахъ!...

Орлы

На одного известного советского хирурга донесли, что он берёт деньги с пациентов. Его вызвали на ковёр и спросили, так ли это. «Да, беру. — ответил доктор. — А вы загляните ко мне домой и увидите, что вся квартира заставлена бронзовыми орлами. Они могли бы вытеснить меня вон. У Чехова доктор мучился с одним единственным канделябром, а тут сплошные орлы. Нет уж, лучше деньгами»